Спасет ли Кашаган Казахстан?

Самый дорогой проект во всей истории Казахстана близится к завершению. Еще до начала добычи проект Кашаган серьезно преобразовал отечественную экономику. В то же время его запуск уже не принесет столь грандиозных изменений, как когда-то ожидалось.

Нефть, добываемая на крупнейшем в стране месторождении Кашаган, начала поступать в трубопроводы для доставки на наземные объекты – те самые трубопроводы, из-за неисправности которых три года назад пришлось остановить реализацию самого дорогостоящего во всей истории Казахстана проекта (не только за период независимости). Точнее, трубопроводы уже не те, их поменяли, ведь старые просто расползлись, не начав работать.

Формально подача кашаганской нефти – это техническое событие, и оператор North Caspian Operating Company (NCOC) подчеркнуто осторожен в своих комментариях, лишь подтвердив, что «в ходе сложного процесса пусконаладки и испытаний производится подача углеводородов на отдельные участки объектов, включая новые замененные трубопроводы, идущие на берег».

Но на самом деле за этим стоит приближение крупного экономического события. Совсем скоро (чтоб не сглазить) мы станем свидетелями завершения сериала под названием «запуск Кашагана», за которым казахстанцы наблюдают уже более десяти лет. Интерес к нему то вспыхивал, то пропадал, но сейчас, ближе к финалу, он вновь достиг той стадии, когда мы пристально следим за каждым поворотом вентиля.

Оно и понятно: в заявлениях властей то и дело слышится, что с запуском Кашагана серьезно изменится ситуация с экономикой и бюджетом. Насколько оправданы эти ожидания? Одни ждут чуда. Другие, уже разочаровавшись, вообще не верят, что проект выйдет на задуманную мощность.

На самом деле Кашаган, даже не давая ни капли нефти, с самого начала оказывал влияние на казахстанскую нефтегазовую индустрию и экономику в целом, став ее важным фактором.

И светит, и греет

За шестнадцать лет, минувших с момента объявления о коммерческом обнаружении на Кашагане, его роль претерпевала кардинальные преображения. Открытие Кашагана сравнивали с маяком – по сути, так оно и было, поскольку оно дало сигнал, что в казахстанских недрах таятся несметные нефтяные богатства. Кашаган положил начало эре притока инвесторов, поверивших в каспийский шельф, как некогда верили в Эльдорадо.

Кашаган стал символом большой казахстанской нефти, под которую шли инвестиции и повышались кредитные рейтинги. Именно на этой волне была написана сверхамбициозная программа освоения казахстанского сектора Каспийского моря, запущены нефтетранспортные проекты, создана национальная нефтегазовая компания. В принципе, была заложена современная модель отечественной нефтянки.

Когда дело в середине 2000-х дошло до запланированного начала коммерческой добычи, ставки выросли, и Кашаган уже стал не просто символом, а конкретным активом. Он воспринимался уже не как маяк, который просто светит, а как костер, у которого можно еще и погреть руки. Правда, начало добычи откладывалось, но тогда это выглядело обычной технической отсрочкой и лишь распаляло интерес к месторождению.

Борьба за передел собственности на Кашагане оказалась в центре тренда на национализацию в нефтегазовой индустрии. За нефтяные активы тогда и государственные, и частные игроки  были готовы платить, не считая. Это способствовало их удорожанию, притоку капитала, в том числе заемных средств.

От маяка до чемодана

Однако по мере того, как освоение месторождения затягивалось, а расходы росли, достигнув неимоверной не только для Казахстана, но и других стран суммы, интерес стал сменяться разочарованием. Тем самым Кашаган оказался в фокусе новой тенденции – снижения доверия к каспийскому шельфу. Программа его освоения была бесславно свернута, никаких новых серьезных обнаружений сделать не удалось. Такая инвестиционная идея, как «казахстанская нефть», серьезно девальвировалась. Кашаган стал ее символом: много пиара, огромные затраты и отсутствие результата на выходе.

Осенью 2013 на Кашагане объявили о начале промышленной добычи, а затем вновь приостановили проект для полной замены трубопровода. За этим последовало обрушение цен на нефть, и Кашаган уже стали откровенно ассоциировать с чемоданом без ручки. Бросить проект с огромными инвестициями никак нельзя, но и выполнять обязательства по его поддержанию Казахстану стало непосильно. Национальная компания «Казмунайгаз» была вынуждена продать половину своей доли в «КМГ Кашаган Б.В.», которой принадлежит 16,88% в Северо-Каспийском проекте, своему акционеру – фонду «Самрук-Казына».

Кашаган стал символом огромного долгового бремени отечественной нефтегазовой индустрии и непомерных инвестиционных аппетитов, не сопровождающихся адекватным генерированием наличности. Именно это стало одной из причин масштабной девальвации тенге, позволившей восстановить номинальные доходы нацкомпании.

Кашаганский синдром

Сейчас, накануне начала коммерческой добычи, в оценке Кашагана мы пришли ровно к тому, чего он заслуживает, не молясь на него, но и не мечтая от него избавиться. 

Запуск месторождения и постепенное увеличение его мощности станет важным фактором для «Казмунайгаза» - по той простой причине, что «КМГ Кашаган Б.В.» является его крупнейшим инвестиционным проектом. Согласно финансовой отчетности КМГ за первое полугодие 2016, балансовая стоимость оставшихся 50% в «КМГ Кашаган Б.В.» составляет 1 трлн 666 млрд тенге (для сравнения, 20% доля в ТШО оценивается в 1 трлн 118 млрд тенге).

Но в целом для экономики страны того мощного эффекта, который некогда ожидался, уже не будет. Даже если предположить, что Кашаган даст дополнительно 20-30 млн тонн нефти в год, это не принесет качественных изменений, ведь этот объем при цене $110 за баррель и при $45 – две большие разницы. Ввод Кашагана мало повлияет на изменение позиции Казахстана на мировом рынке, этот шанс уже упущен.

Сейчас Кашаган является символом того, что нужно перейти к рациональному взгляду на развитие отечественной экономики и избавиться от ожиданий, что произойдет некое чудо. Помимо влияния на реальную экономику, Кашаган за это время во многом изменил и наше экономическое сознание. Он олицетворял собой большую нефть, которая принесет нефтедоллары, тем самым нивелируя необходимость искать другие пути развития страны (реально, а не на словах).  Не будь его, возможно, настоящая диверсификация пошла бы скорее.

Судя по заявлениям многих чиновников, мы до сих пор находимся во власти кашаганского синдрома, ожидая, что увеличение нефтедобычи все спасет и все спишет.